 |
Александр Филиппов Между белым и черным. СПб., 2004.
ПЕВЕЦ одиноких прогулок, Александр Филиппов, дает своим снимкам непритязательные названия: "Люк", "Набережная", "Брызги", "Трамвай", "Посуда". На них застылый в летаргическом сне геометрический мир пульсирует готовой сорваться с губ строкой: "На дне двора. стен треснутых колодца...", но строка съезжает с рельсов просодии, повисает, дыхание сбивается. Зябко. Да и снег пошел. Текст недописан, экспозиция неверна, леблонов план недоосуществлен. Но остается вечный зазор между утопией и ее руинами, между черным и белым. Тем и живем.
Александр Скидан
100% Красный. 2005. №2. С. 98.
КОНТРАПУНКТ
Александр Филиппов Между белым и черным. СПб., 2004.
Книга эта необычна уже потому, что состоит из двух: одна книга — стихи, другая — фотографии, и их нельзя понять друг без друга. Вспоминается музыкальный термин «контрапункт», означающий такой вид многоголосия, где все голоса являются равноправными. А может быть, не случайно в стихах упоминаются Инь и Янь — противоположности, не постижимым образом дополняющие друг друга.
Александр Филиппов известен в городе прежде всего как профессиональный фотограф, и лучше начинать знакомство с его книгой с фотографий. На черно-белых фотографиях запечатлен наш город, но не открыточный, не юбилейный не «Северная Венеция» и не «культурная столица». Похоже, Филиппов специально избегает общеизвестных, «брэндовых», как выражается сегодняшнее начальство, примет города. Даже Таврический сад предстает у него совсем непраздничным и незнакомым: изогнутые темные стволы, утонувшие в белесом пространстве воды и воздуха. А чаще всего он фотографирует районы, близкие к Обводному каналу: Борисов мост, Курляндская... Это совсем не тот Петербург, о котором мечтают провинциалы: ни Медного всадника, ни Летнего сада. Но ведь «Столбцы» Заболоцкого вдохновлены именно этими районами. И самый петербургский из мирискусников, Добужинский, жил в этих местах и на некоторых своих картинах запечатлел эти мосты, брандмауэры, заснеженные дворы. Умение найти поэзию, судьбу и красоту Города в лужах, брызгах, одиноких фонарях, старых часах без стрелок, — наверное, это генетическое свойство жителей сурового города, где «скука, холод и гранит». Есть соблазн трактовать стихи как комментарий к фотографиям. Действительно, одна из фотографий называется «Лужа», а в стихах есть строчки:
Облаков перелетные стаи
Умещаются в луже,
Где ужились уже
Окурок и спичка.
Без желания жечь,
А так, по привычке
Плыть волною гонимой
Ботинка подошвой...
Но связь гораздо сложнее. Поневоле приходит на ум «Блоуап», только вместо трупа в кустах обнаруживается тоска по убегающему времени, по ушедшему, только намеком, тайным знаком, оставшемуся в этих аскетических фотографиях.
Заполнить паузу между
волной,
Акт замирания секундной
стрелки,
Когда немытые тарелки
Как бы в реальности иной.
И время между переменой
цвета
У светофора, что на
перекрестке,
Когда срывает ветер
Хлесткий
С деревьев листья —
память лета.
Того, случайного в сто лет,
После которого так зябко,
Когда от вазы на столе
След исчезает под обычной
тряпкой.
Кажется закономерным и полным значения то, как часто в фотографиях на первом плане оказывается тень, отражение, блик — то, что «как бы в реальности иной», хотя, как видим, поддается фотографическому воспроизведению.
А еще мне почему-то хочется сказать, что по фотографии Александра Филиппова, помещенной в книге, видно, что у него хорошее, доброе и слегка удивленное лицо. Он похож на кого-то из светлых персонажей Гофмана: может быть, студента Ансельма, может быть — Перегринуса. И это тоже закономерно, потому что, на мой взгляд, трудно найти писателя более петербургского, чем Гофман, который в нашем городе, как известно, никогда не был.
Дмитрий Равинский
ПИТЕРbook. 2005. № 3. С. 46.
|
